Андрей Ильин - Обет молчания [= Маска резидента]
— Дьявол с ним, с придурком. Нравится матрац тискать — пусть тискает.
Заглядывающие иногда в каюту охранники привыкли видеть вместо меня полосатый чехол и торчащую из-под него цепочку наручников, пристегнутую вторым концом к ограждению койки. Конечно, когда-нибудь в будущем в самый неподходящий момент они могли задрать матрац, но я сильно надеялся на их лень и инерцию. Люди — рабы привычек. Наблюдая десять раз одну и ту же картинку — матрац и цепочка — они автоматически домысливают под матрацем меня. Прием сработал. Открыв каюту и увидев уже ставшую привычной картину, они почти сразу же уходили. Чтобы еще более уменьшить их бдительность и заодно заинтересованность в ворошении матраца, я «опустил» свой образ, извините, пару раз сходив под себя. В каюте закрепился устойчивый отвратительный запах, а вид перекрашенного под маскировочную накидку матраца отбивал охоту за него хвататься. Теперь меня почти не тревожили. Ну чем может угрожать совершенно свихнувшийся, опустившийся, утративший человеческий облик узник? Лучше наблюдать за другими, крепкими, не потерявшими внутренней злобы мужиками. Мало ли что они выкинут? Я думаю, подобный нечистоплотный прием сберег меня не только от чрезмерной опеки, но и повысил шансы на жизнь. В первую очередь избавляются от представляющих угрозу противников. К тому же, кому интересно возиться, то есть снимать голыми руками с койки, волочить по коридору и потом в мертвом состоянии везти в известное место такого засранца? Захочется потом этими руками за хлеб браться во время обеда или пот со лба утирать? На эту чисто человеческую брезгливость я и рассчитывал. Да я бы с ног до головы в дерьме извалялся, если бы это хоть немного помогло делу! Брезгливость ведет к гибели. Брезгливость из нас выбили еще в учебке на занятиях по психологической подготовке, когда в анатомическом театре заставляли голыми руками копаться во внутренностях трупов. Как будто я там чужое дерьмо пальцами не месил! А тут свое, единоутробное, уж как-нибудь переживу. От реализации следующего этапа плана зависел весь ход операции. Мне нужно было найти способ незаметно покидать каюту. Дверь отпала почти сразу: коридор всегда таил опасность. Больше подходил иллюминатор.
На вид он был таким маленьким, что, казалось, в него не пролезет и голова. Но я знал, что это не так. Во время учебы, на предмете «затаивание», мне приходилось протискиваться в такие щели, что восьмилетнему ребенку не под силу. На это существовала своя техника. Вначале мы наблюдали поведение кошек. Мы заставляли их пробираться во все более узкие отверстия, замечая, как они это делают, что пропихивают вначале, что следом, как изгибаются, как дышат. Потом мы ползали сами. Стимул при выполнении упражнения был самый прямой — пока не пролез, ни на обед, ни на отбой не отпустят.
— Мы никогда не сможем пролезть в такую малюсенькую дырочку, — канючили мы.
— Ерунда, отверстия подобраны индивидуально, строго в соответствии со строением ваших тел. Мы знаем, что говорим. Но если вы не хотите есть… — Мы очень хотели есть и продирались сквозь невозможно узкие дыры, не жалея ни сил, ни кожи. Инструкторы нас не жалели и, наблюдая лохмотья содранной кожи, а то и мяса, флегматично заявляли:
— Значит, они были лишние! — Хорошо, что тогда они нас не жалели, и еще хорошо, что у меня был отменный аппетит, а то как же пролез бы я в эту дыру!
Прежде чем лезть, я разделся, чуть смазал края иллюминатора слюной и примерился. Голова прошла в отверстие довольно свободно, значит, можно было протиснуть и все остальное. По краям иллюминатора я, чтобы иметь упор для ног, привязал свернутую толстым жгутом занавеску, точно такую же быстросъемную лямку выпустил наружу. Можно пробовать.
Выпустив вперед левую руку, прижав плечо к щеке и одновременно «сдув» по методикам великого фокусника Гудини мышцы, я нырнул в круглое отверстие. Правой рукой отжимаясь от веревочной петли, совершая корпусом круговые движения, я ввинчивался в иллюминатор, словно шуруп в стену. 0-хо-хо-хо! В курсантские времена я это упражнение проделывал легче. Нарос за последние годы жирок! Спасибо преступникам, согнавшим за минувшую неделю с меня жировой излишек. За это благодеяние им теперь и расплачиваться. Выбравшись наполовину наружу, я вернулся на исходные. Тренировка была завершена. Можно было переходить к делу.
Первым умер радист.
В ту ночь он задержался в радиорубке, и это решило его судьбу. Ковыряясь в разобранном передатчике, он не подозревал, что двумя палубами ниже из узкого иллюминатора, крутясь, обдирая кожу и чертыхаясь про себя, ползет, словно червяк из яблока, его смерть. Упершись ногой в наружную веревочную петлю, я дотянулся пальцами до среза палубы и, подтянувшись, осмотрелся. Горело только одно окно радиорубки. Переступая голыми ступнями по холодному металлу палубы, я приблизился к объекту своего сегодняшнего вожделения — к живому человеку. Я был заряжен смертью, как снаряд порохом. Я был чудовищем, выползшим из пучины моря. Я был самой смертью, и я не собирался никого щадить! Радист сидел, склонившись над столом, и, перебирая детали, напевал что-то себе под нос. Он был в хорошем настроении. Тем печальнее для него.
Когда негромко скрипнула дверь, радист обернулся. Он увидел странную картину — совершенно голого, посиневшего от холода человека, дружелюбно улыбающегося и тянущего ему приветственно руку. Он был уморителен, этот голый человек, и радист широко заулыбался в ответ.
Поди, мужики корки мочат! Известные хохмачи. Притаились где-нибудь и предвкушают потеху. Радист не узнал свою смерть. Наверное, он думал, что это будет старуха с косой или затаившийся в подворотне человек с кистенем.
— С легким паром, что ли? — спросил он, поддерживая неизвестную ему игру, и встал.
Я отключил его несильным ударом в солнечное сплетение, затем посадил обратно на стул, воткнул в розетку два провода и, разведя их, поднес к его ушам. Я не испытывал угрызений совести. Я не был человеком, убивавшим другого человека. Я был заложником, а он — одним из тех, кто взял меня в заклад. Я не хотел его убивать, я только пытался вернуть принадлежащую мне собственную жизнь. Я соединил провода через его голову, он затрясся в крупном электрическом ознобе. Он трясся до тех пор, пока из него не выскочила душа.
Я убрал провода, воткнул в розетку сетевой провод разобранного передатчика, засунул внутрь его чужие пальцы и уронил мертвое лицо на открытую плату. Всякий, нашедший его утром, подумает, что радист в нарушение правил техники безопасности работал с включенным радиоприемником, сунул пальцы куда не следует, попал под удар током, на мгновение потерял сознание и упал лицом в хитросплетение оголенных проводов. Это его и добило. Сам виноват — не работай с необесточенным прибором! Хотя, конечно, жалко парня. Едва ли радиста потащат за тридевять земель на вскрытие. Для этого придется обнародовать множество секретов: где случилось несчастье, на каком корабле, при каких обстоятельствах? Не могут такого допустить преступники. И, значит, истинные причины смерти уйдут на дно или в землю вместе с телом. Некому здесь заглядывать ему в уши, чтобы обнаружить следы микроожогов, тем более когда причина смерти вот она, перед глазами. Надев висевший на спинке стула черный спортивный костюм (все равно не расскажет другим, был он здесь или нет), я покинул радиорубку.
Стоя на импровизированном иллюминаторном трапе, я разделся, проскользнул в свою каюту, надежно припрятал костюм и хорошо послужившие мне занавески, застегнулся наручниками и лег спать. Кошмары, меня не мучили. С чего бы? Разве плохо спит собравший урожай хлебопашец или забивший последний гвоздь в раму столяр? Я должным образом сделал свое дело. Чего же переживать? Когда решение принято, надо действовать, а не угрызениями совести мучиться. Если позволить себе сомнения, провал неизбежен.
— Идя на операцию, затвори дверь, — учил когда-то инструктор по боевой подготовке. — Размышления по поводу — смертельная роскошь. Или останьтесь дома, или хлопните дверью!
Я своей двери в ближайшие недели отпирать не собираюсь!
Проснулся я от более оживленных, чем обычно, хождений по коридору.
— Это ж надо, как не повезло.
— Ночами спать надо, а не в приемниках ковыряться. Энтузиаст, тоже мне…
Слышал я обрывки разговоров. Весь день ко мне никто не заходил. Похоже, занимались покойником. Ничего, скоро мертвец на корабле перестанет быть для них событием. Привыкнут. Я приложу к этому все усилия. Вечером я вновь стал собираться на дело. Я не хотел допускать перерывов. Это расслабляет жертвы, позволяет им надеяться на то, что все происходящее — случайность.
Постоянство смертей — важнейший психологический фактор. Ночь — труп, ночь — труп. Страшны не мертвецы — Страшна их еженощная прибыль.
Пора. Уже привычным путем я выскользнул в иллюминатор, поднялся на палубу. Сегодня благодаря заимствованному у покойного радиста костюму я был почти невидим. По понятным причинам экипаж корабля не злоупотреблял освещением. Ни к чему им была лишняя, привлекающая внимание иллюминация. Да и мне ни к чему. Черное дело не расположено к свету. Палуба была пуста. Только где-то возле трюма выхаживал одинокий охранник. Помехой он мне не был.
![Андрей Ильин - Тайные люди (Записки невидимки) [= Обет молчания]](/uploads/posts/books/243680/243680.jpg)
![Андрей Ильин - Игра на вылет [= Секретная операция]](/uploads/posts/books/243702/243702.jpg)
